— Я тоже иногда теряю равновесие, Вера, представьте себе. Вискарь был крепче, чем мне казалось, или просто не надо было мешать его с коньяком, или с зельями, или с… не помню. Длинный был вечер. Я пьянею всегда снизу вверх, голова вроде свежая, а ноги уже ходить не хотят. Ничего, скоро уже отдохнем, — он посмотрел на часы, кивнул, — утро уже. Сейчас все еще часик поиграют, потом мы примем оставшиеся приглашения, окончательно раскланяемся, и спать пойдем. В принципе, не так уж плохо бал прошел, я ожидал больше проблем.

Он подвел ее к столику, сел и жестом показал официанту принести карты, Вера смотрела на свой стул, пытаясь решить, что будет менее глупо и невоспитанно — тихо отодвинуть его и всю игру сидеть на краешке, или сесть нормально, но с грохотом. Из-за ближайшей колонны выскользнул улыбающийся Санджай, плавно шагнул к Вере, и решил проблему мягким танцевальным движением, одновременно приглашающим и защищающим, Вера мысленно рисовала его пастелью, в образе джинна из лампы, всесильного и жизнерадостного. Села на стул, восхищаясь тем, как ловко Санджай его придвинул, как будто они сто лет знакомы и он это делает каждый день, улыбнулась ему с бесконечной благодарностью, даже говорить ничего не стала, он и так все понял. Санджай оперся о стол, заглядывая Вере в глаза, сказал почти интимным тоном, как будто они были здесь одни:

— Госпожа Вероника, ваше великолепие лишает разума. Я провел с вами столько времени, но не сделал того, для чего сюда приехал. Я здесь не просто как брат Дженис, я сейчас первый заместитель посла Ридии в Карне, моя наипервейшая миссия здесь — приветствовать вас от имени падишаха, передать его приглашение во дворец на личную встречу, и самое главное — передать падишаху приветствие от вас. А я, несчастный, думаю только о том, какое вино вам предложить, чтобы вы у меня подольше задержались, я отвратительный посол, меня стоит уволить немедленно. Что мне передать от вас падишаху? Я не имею права это записывать, так что постарайтесь быть немногословной, я пьян и безумен, я слишком долго на вас смотрю, это мешает думать.

— Передайте ему… — Она закрыла глаза, сама понимая, что глядя на него, вряд ли сочинит что-то умное. Глубоко вдохнула и попыталась сформулировать поизящнее: — Передайте так: "По опыту моего мира, правитель, отменивший рабство, остается в памяти потомков героем, а правитель, проморгавший восстание рабов, умирает самым слабым и последним из чудовищ".

Санджай медленно перестал улыбаться, посмотрел на Веру так, как будто внезапно усомнился, что перед ним все тот же человек. Она беззаботно улыбнулась и пожала плечами:

— Не слишком длинно получилось? Я старалась.

— Не слишком, — кивнул он, помолчал, наконец улыбнулся и шепнул: — Обычно Призванные передают пожелания здоровья и долгих лет правления.

— Здоровья тоже, конечно, оно ему понадобится. Больному человеку сложно быть добрым, — она изображала легкомысленные улыбочки, Санджай смеялся и придвигался ближе, глаза опять засияли призывно и ярко.

— А цыньянскому императору вы то же самое передадите?

— Обязательно, — жизнерадостно кивнула Вера, понизила голос и добавила по секрету: — Как только найду какого-нибудь подходящего посла, с которым можно будет вести диалог.

Санджай рассмеялся, положил руку на спинку ее стула, наклоняясь ближе:

— По поводу визита в мой дворец…

— Его не будет, — заявил министр.

Вера замерла, Санджай чуть поморщился, как будто рядом кто-то вел себя некультурно, но он был слишком культурен, чтобы обращать на это внимание. Опять улыбнулся и шепнул:

— Я обсужу это с королем Георгом, и все обязательно получится. Выбирайте легкий костюм, у меня жарко.

Министр Шен встал, с грохотом отодвинув стул, обошел стол и схватил Веру за локоть, без разговоров утаскивая из зала, она чуть не упала, он даже шага не замедлил. На них смотрел весь зал, она пыталась делать вид, что все идет по плану, но это было сложновато, когда ее тащили почти волоком.

Затолкав ее в ту комнату, где они совсем недавно миленько лежали на диване, он захлопнул дверь и зверским взглядом впился Вере в глаза, шипя дрожащим от злости голосом:

— Я сказал, вы никуда не поедете!

— Потому что вы так сказали? — прохладно уточнила Вера, внутри кипя от возмущения.

— Да, потому что я так сказал, этого достаточно.

— Вы, может быть, забыли, но я от вашего щедрого предложения стать личным клоуном отказалась. Я сама буду решать, куда и с кем я буду ездить. И если вы еще раз попробуете прилюдно дергать меня за поводок, я всему миру покажу, что я не ваша собака, вам не понравится.

— Ошибаетесь, ничего вы не будете сами решать, и ни к кому вы не будете ездить. Вы слишком высокого мнения о себе, Вера. Они все приглашают вас, потому что обязаны пригласить, это просто слова, никто не ожидает, что вы примете все их приглашения. Вы пришли сюда со мной, и со мной уйдете, можете называть это как хотите, но вы всегда и везде будете ходить со мной, а без меня не будете. И если вы думаете, что это не так, то вы ошибаетесь — никто не пойдет против меня ради вас, вы этого не стоите. Вы здесь никто, вы всех интересуете как ресурс, а не как личность, вам пудрят мозги, а вы наивно верите, обманутая своим отражением в зеркале и их потоками комплиментов. Если бы не мое внимание и гребень императрицы Ю, на вас бы никто не взглянул второй раз, поприветствовали бы и забыли, вы без меня — пустое место, помните об этом каждую секунду.

— Спасибо за поддержку, — без интонации кивнула Вера, мысленно стоя в магазине мастера Валента и слушая его речь о людях, которые пользуются "часами истины". "Часы" вибрировали не переставая.

«Если бы не они, я бы поверила. Точно поверила бы, он так убедительно говорит.

Если кто-то в этом мире и святой, то это мастер Валент, и может, еще Док. Но точно не я. Святые должны быть чисты и блаженны, легки как перышко, не зависимы от чьих-то слов, самодостаточны и самоценны. А я знаю, что он врет, но мне все равно так больно, как будто дыру в груди пробили. Я до ужаса не святая.»

Боль в груди нарастала, уже начиная отдаваться во всей левой половине тела, от горла до пояса, спину начало сворачивать влево медленным спазмом, она пыталась объяснить своему глупому телу, что ничего не случилось, она так же здорова, как и минуту назад, тело в ответ умоляло ее бежать, все равно, куда, лишь бы отсюда.

Вера потянулась дрожащей рукой к дверной ручке, министр крикнул:

— Нет!

Она вздрогнула, но продолжила тянуться, это было так сложно, как будто ее рука и спина играли в перетягивание каната, узлом завязанного вокруг сердца.

— Вера, не трогайте ручку! И вызовите Дока.

Она посмотрела на министра, он показал ей распухшую ладонь с красной полосой посередине, коротко заглянул в глаза и гораздо тише сказал:

— Вызовите Дока, у меня пальцы не гнутся. Яд на ручке, не прикасайтесь к ней.

Ее затрясло как в припадке, она стала лихорадочно искать амулеты на шее, с ужасом понимая, что их там нет, вспомнила, что они под юбкой, с треском ткани промахнулась мимо кармана, все-таки нащупала его, стеклянные трубки скользили между пальцами в перчатке, она схватила и рванула наружу их все, зубами стаскивая перчатку с левой руки, оставляя на ткани алую помаду, нашла красную трубку и провернула, ее схватил за плечи Док:

— Вера?! Что случилось, напали? Тихо, я сейчас все сделаю… Что? — она не могла говорить, поэтому показывала на министра рукой, пальцы не разгибались, она как будто вся превратилась в клубок спазмов, стремящийся сжаться до предела. Док быстро глянул на министра, оценил его ладонь, пощупал висок, плечо и запястье, махнул рукой и опять наклонился к Вере, почти крича ей в лицо:

— Нормально, это не страшно, я такое уже лечил, он через пять минут будет в порядке, Вера, слышишь меня? Все в порядке. Сядь. Я сейчас к тебе пришлю группу. Дай, — он усадил ее на диван, перебрал ее амулеты, провернул зеленую трубочку, вокруг тесно стало от черных спин, мелькнули вспышками щиты, Док что-то кому-то говорил, она не понимала, потом забрал министра и ушел телепортом, она осталась сидеть, крупно дрожа и стуча зубами.